суббота, 1 октября 2016 г.

«Малоросс»: эволюция понятия до Первой мировой войны

Журнальный зал

Русский
толстый журнал как эстетический феномен

«Малоросс»: эволюция понятия до Первой мировой войны


А.Л. Котенко, О.В. Мартынюк, А.И. Миллер

«МАЛОРОСС»: ЭВОЛЮЦИЯ ПОНЯТИЯ ДО ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ*

Понятие малоросс (малорус) — необычайно сложный и интересный пред-мет для исследования. Сложность его обусловлена несколькими обстоя-тельствами. Во-первых, малоросс — понятие, использовавшееся как для самоидентификации и репрезентации определенной группы, так и для иден-тификации этой группы извне, причем в тот период времени и на том про-странстве, где стратегии идентификации были полем ожесточенной борьбы в сложных структурах взаимодействия с большим числом акторов. Поэтому малоросс и производные от него понятия функционируют в нескольких взаи-мосвязанных, но существенно отличных контекстах. Во-первых, можно го-ворить о «внутреннем» дискурсе, то есть о дискурсе в той среде, которая идентифицирует и репрезентирует себя с помощью понятия малоросс. Во- вторых, есть несколько дискурсов о малороссе «извне», то есть в среде нема-лороссийской — прежде всего это великорусский и украинский дискурсы, которые будут предметом нашего рассмотрения, но также и польский дис-курс, который мы вынуждены оставить за рамками статьи. С определенного времени для части самой группы, члены которой идентифицировали себя как малороссов, понятие малоросс утрачивает свою легитимность и заменяется понятием украинец. Это, в свою очередь, вызывало сопротивление, порой весьма ожесточенное, как среди тех, для кого малоросс оставался легитимным понятием самоидентификации, так и со стороны официальных властей империи и русского общественного мнения. Все это придает понятийной ситуа-ции необычайное напряжение и динамику. Особенность русского дискурса о малороссе состоит в том, что сами понятия великоросс, русский, общерусский приобретают тот или иной смысл в зависимости от интерпретации понятия малоросс. В XVIII — начале XX в. понятие малоросс пережило несколько кар-динальных трансформаций, становилось не только оспариваемым, но и прямо «боевым». Это особенно характерно для ХХ в., причем и для украин-ского, и для русского дискурса (в том значении, которое понятия русский и украинский приобрели к тому времени). Политически нагруженным, причем сугубо негативным смыслом, понятие малоросс остается в украинском дис-курсе и сегодня1, что, конечно, затрудняет изучение понятия в исторической перспективе, но одновременно делает эту задачу еще более захватывающей. Через изучение понятия малоросс, которое очень сильно меняло свое содер-жание не только во времени, но и в параллельно существовавших дискурсах идентичности, мы неизбежно затронем целую группу других важных иден-тификационных понятий — украинец, великорус, русский, общерусский, кацап, хохол и т.д.2

РОЖДЕНИЕ МАЛОРОССА
Семантическое поле понятия малоросс сложилось задолго до XIX в. Первыми важными терминами были русь или русины, как называлось в письменных источниках население древней Руси. Как подчеркивает Н.Н. Яковенко, эт-ноним русины оставался вне конкуренции в Польском королевстве и Вели-ком княжестве Литовском для обозначения местного населения бывшей Руси до середины XVIв., когда параллельно появились и начали употреб-ляться их новые и «латинские» формыRuthenia/Ruthenus(Рутения / рутены) иRoxolania/Roxolanus(Роксолания / роксоланы). В 1580—1590-х гг. к ним добавились эллинизированные Росия и народ росийский3. Еще один неоло-гизм из греческого, Малая Росия, появился на свет в XIV в. и сначала упо-треблялся для обозначения польской части Киевской митрополии, а после 1648 г. — для обозначения территории казацкой Гетманщины. Он особенно вошел в оборот во второй половине XVIв., но поначалу имел сугубо эккле- зиастическое функциональное значение и использовался местным духовен-ством исключительно во время контактов с Московией4; во внутреннем же обращении местная элита отдавала четкое предпочтение России для обозна-чения своих территорий бывшей Руси (без Московии).
В самой Москве жителей православных воеводств Речи Посполитой звали литовцами или черкасами5 и поначалу воспринимали откровенно враждебно, причем, как пишет К. Харлампович, такое отношение особенно усилилось после участия черкасов в Смуте6. Как элегантно высказался об этих отноше-ниях И. Шевченко, описывая пребывание в 1627 г. в Москве Л. Зизания, «если в 1627 г. украинцы не совсем осознавали своей самобытности, то мос-ковиты им об этом напоминали»7. В это же время (1630-е гг.), как пишет Б.Н. Флоря, в сообщениях властей пограничных московских городов впер-вые для обозначения православных жителей Речи Посполитой появляется термин хохлач, который с 1644 г. уже употреблялся в качестве синонима чер-каса, запорожского казака. Автор указывает, что впервые «хохол» появляется в русских свидетельствах в начале XVII в. как «характерная черта облика по-ляка» — представителя «чужой» веры и «чужого» народа, людей другой, чужой и враждебной веры, признаком чего и служат «украшающие их "бе-совские" хохлы». Представление о том, что «хохол» — непременный признак католика-поляка, должно было оказаться несостоятельным при усилении контактов между Московией и Запорожьем, что и произошло в 1630-х гг.8
Вместе с тем, уже с XV—XVIвв. в книгах канцелярии великих князей ли-товских пограничные со степью околицы называются украинами, а местные жители — украинниками или людьми украинными. После Люблинской унии 1569 г. это название переходит из Великого княжества в Польское королев-ство, сначала закрепившись как самоназвание жителей Киевского воеводства, а после казацких войн середины XVII в. превратившись в самоназвание жи-телей Киевского, Черниговского и Брацлавского воеводств. Именно в резуль-тате этих войн и вызванных ими политических изменений (создание Гетманщины и постепенный отход ее элиты от восприятия Речи Посполитой как своего отечества9) Украина начинает использоваться как название казац-кого государства, ситуационно выступая в качестве синонима бывшей Руси10.
В 1674 г. публикуется подготовленный в среде киевского духовенства «Синопсис», который пытался связать Киев и Москву с помощью религии и династии, вместе с тем представив население Мало- и Великороссии как еди-ное целое, назвав его общим славеноросским христианским народом (каса-тельно киевских времен) или православнороссийским народом (во времена Алексея Михайловича)11. Однако, как напоминает З. Когут, эта идея во второй половине XVIIв. оставалась лишь одним из целого ряда вариантов оценки связи Малороссии с Великороссией и их «народов»12 (а сам автор, как ука-зывает С. Плохий, все так же традиционно называл именно украинские земли Россией, пренебрегая официальной Малой Россией)13. Последним примером последовательного употребления словаря первой половины XVIIв. стала «Летопись Самовидца», написанная незадолго до событий 1708—1709 гг., то есть до перехода Мазепы на сторону Карла XII и Полтавского сражения. Ав-тор использовал в качестве своих референтов только Украину и украинцев, причем речь шла о стране и населении обоих берегов Днепра14.
Эта ситуация нашла отображение и в изданном в то же время триязычном лексиконе Ф. Поликарпова. Хотя в нем нет отдельных статей о малороссах или украинцах, в некоторых местах автор словаря указывает на отличность последних от московитов. Так, в своем «славянском» предисловии автор, пе-речисляя разные языки, на которые делится «славянский», указывал среди них, наряду с польским, чешским, сербским, болгарским, литовский (то есть белорусский) и малороссийский. В греческом варианте для этого автор употребляет «po1ovik|v, Po╦miK|v, oePiK|v, PoulgapiKlv, 1iTfaviK|v иpwooaiK|v»;в латинском — «Polonicam, Bohemicam, Serbicam, Bolgaricam, Lithuanicam i Rossiacam», избегая употребления мало-(miKOg, parvus или minor) в греческом и латинском тексте, называя «малороссийский» язык простоpwooa'LK|v/Rossiacam15. Таким образом, еще московский «Лексикон» Поликарпова своеобразно подвел итог двум векам употребления терми-на «русский» для обозначения территории, языка и населения по обеим сто-ронам Днепра.
Можно предположить, что своеобразныйSattelzeitв понимании мало-росса/Малороссии/русского/России наступил в начале XVIII в. Как пишет С. Плохий, после сражения 1709 г. под Полтавой светская и церковная элиты Гетманщины были вынуждены изменить свою политическую ориентацию, отказаться от старых покровителей и найти новых. Для этого выходец из Киева Ф. Прокопович предложил заменить Украину/Малороссию в качестве «малороссийского отечества» и объекта первостепенной лояльности «мало-российского народа» на имперскую Россию. Именно поэтому, как указывает Плохий, в текстах Прокоповича, написанных «киевской» лексикой XVIIв., под Полтавой сражаются уже не мало- или великороссияне, но российское воинство, россияне. Таким образом, имперская Россия оказалась поднята на уровень нового отечества всех подданных царя, опустив Малороссию на уро-вень локальной родины, или просто места рождения местного населения16.
Несмотря на эти изменения, в текстах начала XVIII в. все еще продолжа-лось терминологическое шатание. Так, в «Письмах и бумагах Петра Ве-ликого» можно встретить в синонимическом употреблении и черкасов, и малороссийского края людей, и жителей Малой России, и малороссийский народ (причем все они населяли обе стороны Днепра). Единство двух народов (велико- и малороссийского) не воспринималось как этническое, а потому, со-ответственно, Мазепа представлялся как предатель своего государя (гаранта старых прав и вольностей Украины-Малороссии, который к тому же оборо-нял ее от «бусурманского и еретического наступления»), своей отчизны, своего народа (малороссийского) и своей веры православной17. Утверждения казацких летописей начала XVIIIв. о том, что Великороссия с Малорос-сией — разные земли, населенные разными народами (малороссами и вели-короссами) и объединенные одним царем, а потому претендующие на все свои «старинные» права и свободы, нашли продолжение во второй половине
XVIII    в. в разного рода документах и текстах, созданных представителями казацкой элиты, которая постепенно все более инкорпорировалась в элиту имперскую (именно так, в частности, представлял себе отношения двух ге-роинь своего текста С. Дивович, автор «Разговора Великороссии с Малорос-сией» (1762), в котором «Малороссия» объясняет «Великороссии», что они всего-навсего «смежные страны» и что она добровольно перешла под власть одноверного царя, после чего предоставляла царю «важные услуги», а потому заслуживает благодарности и справедливого отношения со стороны Велико- россии18). В то же время постепенно прививалась и концепция Прокоповича. Например, автор «Замечаний до Малой России принадлежащих» (началов.) всячески превозносил изменения в Гетманщине времен Екатерины II и показательно сравнивал Б. Хмельницкого с Е. Пугачевым19.
Как и в случае с Прокоповичем, не вполне ясно, была ли распространен-ной такая точка зрения, или же она оставалась сугубо индивидуальной. Ско-рее всего, большинство элиты бывшей Гетманщины оставалось верной взглядам автора «Истории Русов». Автор «Истории...», в продолжение тра-диции казацких летописей начала XVIIIв., сознательно противопоставлял два разных народа, которые имеют разное происхождение (русы, руснаки, роксоланы,россы,contraмосковиты, мосхи) и населяют разные территории20. «История Русов», объединив своих предшественников, подчеркивала отдель-ный «отечественный» статус Малороссии для ее народа русов, хотя и не ставя при этом вопрос об отделении от империи. Именно это сочинение, из-данное впервые только в 1846 г., смогло, распространяясь до того в рукопи-сях, донести понятия казацкой старшины до поколения 1840-х гг., которое начало осуществлять совершенно иной по направленности модерный нацио-нальный проект.
Таким образом, можно сказать, что понятие малоросс появляется в рус-ском языке под влиянием Киева на рубеже XVII—XVIIIвв. Именно в XVIII в. в русский язык постепенно проникают малороссияне/малорос- сийцы/малороссиянцы/малороссы в типичном раннемодерном географиче-ском (не этническом!) значении жителей, уроженцев Украины/Малороссии.
Уничижительным вариантом понятия было малороссийчик21. В XIX век ма-лоросс входит как понятие, обозначающее население Малороссии, левого бе-рега Днепра, соединенное с великороссами общим сувереном и религией, но ни в коем случае не этнически или же исторически.

РОМАНТИЗАЦИЯ МАЛОРОССА В НАЧАЛЕ XIX в.
Несмотря на присоединение территорий и населения по правому берегу Днепра в результате разделов Речи Посполитой, существенных изменений в понятии малоросс не произошло. Термины малоросс/украинец/южнорусс все так же бессистемно употребляются как синонимы в своем значении XVIIIв. — для обозначения населения определенной территории, преиму-щественно на левом берегу Днепра.
П. Бушкович говорит об украинофильской атмосфере в имперской куль-туре 1790—1850-х гг., при которой местный (малорусский) патриотизм и культурная лояльность империи не воспринимались антагонистически22. Анализируя журнальные публикации первой половины XIXв., он выделяет два этапа отношения к малороссам/украинцам. На протяжении первого (1800—1830 гг.) умы образованной публики занимали преимущественно во-просы армии и государства, а не этносов, его населяющих. Самым важным периодическим изданием в это время считался карамзинский «Вестник Европы», ведомый наставлением своего основоположника о том, что «все народное ничто перед человеческим; главное дело быть людьми, а не славя-нами», а потому у «карамзинистов» интерес к Малороссии/малороссам по-являлся только как к частному примеру более общих проблем. В частности, «Вестник Европы» впервые печатал речи лидера левобережной казацкой старшины и апологета превращения Малороссии в шляхетскую республику Г. Полетики о патриотизме, которые для его редакторов были частным при-мером дворянской чести и просвещения во всей империи. По мнению Буш- ковича, то же дружественное отношение, разве что с разной степенью заинтересованности, было характерно и для других журналов. В результате этого, и не в последнюю очередь благодаря романтическому «открытию» Ма-лороссии во многих «сентиментальных травелогах» путешественников из Великороссии23, до 1830 г. в русских взглядах на южные территории склады-вается устойчивый шаблон: для представителей образованного общества это был преимущественно нецивилизированный любопытный руссоистский мир (Юг, «наша Италия», хотя в некоторых версиях — Швейцария или Шотлан-дия), населенный просвещенными патриотами-дворянами, а также изобре-тательным и добродетельным крестьянством24.
Точно так же, как часть общерусского патриотизма, воспринималось и ис-торическое прошлое, а частные попытки его присвоить вызывали иронию. Именно потому вопросы о старине казались смешными малорусским интел-лигентам 1820-х, например Г.Ф. Квитке:
Нет, никто мне не говори, где именно Россия! — восклицает постаревший Трофим Миронович, вспоминая прежние моды. — Спорю и утверждаю, что у нас, в Малороссии. Доказательство: когда россияне были еще славянами (это, я не помню, где-то читал), то имели отличные меды и только их и пили. Когда такому народу хотелось попить меду, то они ехали к славянам. В Ве-ликой России таких медов, как у нас, в Малороссии, варить не умеют: сле-довательно, мы — настоящие славяне, переименованные потом в россиян25.

В это время появляются и такие публикации, как, например, утверждения Н.А. Полевого, который, принимая карамзинские идеи предыдущего поко-ления о том, что малороссы — «наши», подчеркивал в то же время, что они — «не мы»; что хотя «доныне Малороссияне только исповедуют Греческую веру, говорят особенным диалектом Русского языка и принадлежат к поли-тическому составу России, но по народности вовсе не русские»26.
Наиболее радикальной попыткой изменить значение понятия малоросс в первой трети XIXв. была «Русская правда» П.И. Пестеля, сочинявшая-ся, обсуждавшаяся и принятая в качестве программы Южного общества, то есть на территории Украины, на съезде в Киеве в 1823 г. В частности, он писал:
.племя Славянское, Коренной Народ Русской составляющее, имеет пять оттенков: 1) Собственно так называемые Россияне, населяющие Губернии Великороссийские; 2) Малороссияне, населяющие Черниговскую и Пол-тавскую Губернии; 3) Украинцы, населяющие Харьковскую и Курскую Гу-бернии; 4) Жители Киевской, Подольской и Волынской Губерний, называющие себя Русснаками, и 5) Белорусцы, населяющие Витебскую и Могилевскую Губернии27. <...>
Коль скоро же сего различия существовать не будет, то и вовсе никакого в государственном отношении существовать не может, ибо: 1) язык везде один и тот же: различны одни только наречия, а сии даже и в самых Вели-короссийских губерниях не везде одинаковы, да и нету того большого на-рода, коего бы язык не имел различных наречий; 2) вера одна и та же, православная во всех губерниях, как в великороссийских, и хотя в некото-рых местах униатство еще исповедуется, но оно ничто иное есть, как слабый остаток соблазна, Флорентийским собором предложенный, иноземным на-силием в несчастные те времена введенный и ежедневно более и более ис-кореняющийся. <...> 3) Гражданское состояние в сих губерниях совершенно одинаково с таковым в Великороссийских губерниях, ибо те же сословия с теми же правами существуют28.

Из этого Пестель делал вывод:
...никакаго истиннаго различия не существует между разрядами Коренной Народ Русский составляющими, и что малыя оттенки замеченный должны быть слиты в одну общую форму. А по сему постановляется правилом чтобы всех жителей населяющих Губернии Витебскую, Могилевскую, Чер-ниговскую, Полтавскую, Курскую, Харьковскую, Киевскую, Подольскую и Волынскую истинными Россиянами почитать и от сих последних ника-кими особыми Названиями не отделять29.

Таким образом, полная ассимиляция малорусов и белорусов провозглаша-лась первоочередной задачей наиболее радикального проекта превращения империи в «единую и неделимую» нацию, разработанного в России в XIXв.
Власти империи, разумеется, были более осторожны в своей политике, но отчасти идеи Пестеля в отношении малорусов и белорусов разделяли. Ми-нистр народного просвещения С.С. Уваров, сделавший народность частью своей знаменитой триады, особо покровительствовал историку Н.Г. Устря- лову, который в 1830-е г. создал версию русского исторического нарратива, в ряде ключевых элементов остававшуюся незыблемой вплоть до краха им-перии. История государства у Устрялова оказывалась меньше истории на-рода, поскольку в течение длительного времени государство не включало Западной Руси, то есть территории Великого княжества Литовского30. В свою очередь, этот тезис позволил Устрялову дать новое историческое обоснова-ние претензиям на земли, аннексированные в ходе разделов Речи Поспо- литой, как на русскую национальную территорию и, соответственно, на малороссов как на «русское население», что точно соответствовало уваров- ской политике в этом вопросе после восстания 1830—1831 гг. По Устрялову, в искажении представлений о Великом княжестве Литовском, в затушевыва-нии его «русской природы» виновны поляки, «которые, поработив впослед-ствии лучшую часть русской земли, старались изуродовать и историю ее»31. Во второй половине XIXв. эти идеи постепенно превратились в догму рус-ского национализма.
После 1830 г., частично под влиянием польского восстания, но главным образом из-за идей народности, которые распространяются в это время, в имперских периодических изданиях появляется большое количество статей о русской истории и этнографии, а особенно (и здесь польский импульс был весьма важен) — об украинцах/малороссах, тексты (о) которых стано-вятся своего рода аргументами против поляков32. Именно в это время издают-ся второй сборник украинских (уже не малороссийских, как первый) песен М.А. Максимовича (повлиявший на П.А. Кулиша и Н.И. Костомарова), вто-рое и третье (1830, 1842) издание «Истории Малой России» Д.Н. Бантыш- Каменского, балансирующие на грани истории и фольклористики фальси-фикаты И.И. Срезневского «Запорожская старина» (1833—1938), а также сильно повлиявшая на Т.Г. Шевченко «История Малоросии» Н.А. Маркевича (1842—1843). В общий контекст эпохи вполне вписывались знаменитые слова Н.В. Гоголя в письме к А.О. Смирновой от 24 декабря 1844 г.:
.какая у меня душа, хохлацкая или русская. Знаю только то, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому пред малороссиянином. Обе природы слишком щедро одарены Богом, и как на-рочно каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой, — явный знак, что они должны пополнить одна другую. Для этого самые ис-тории их прошедшего быта даны им непохожие одна на другую, дабы по-рознь воспитались различные силы их характера, чтобы потом, слившись воедино, составить собою нечто совершеннейшее в человечестве33.

БОРЬБА УКРАИНЦА С МАЛОРОССОМ
Баталии по поводу статуса малорусского языка/наречия не утихали в те-чение всей второй половины XIXи начала ХХ в.34 Часто в контексте этих споров использовалось понятие общерусский язык35. Новый импульс дискус-сии получили в 1904 г., когда комиссия, работавшая под эгидой Академии наук, признала украинский самостоятельным языком. Это несколько уба-вило категоричности в высказываниях противников украинского движения, но отнюдь не прекратило полемику. Академик А.И. Соболевский в 1907 г. рассуждал так:
Одни знатоки говорят, что <...> малорусский и великорусский языки — два разных славянских языка, другие настаивают на значительной близости этих двух языков и называют их только наречиями русского языка <...> здесь огромное значение имеют политические убеждения говорящих36.

«Понятийная война» захватила и Галицию. Употребление нескольких версий национальных самоназваний в Галиции было связано с борьбой сто-ронников разных концепций национального самоопределения, заострив-шейся в среде галицийских русинов во второй половине XIX— начале XXв. Для представителей всех направлений главным самоназванием вплоть до Первой мировой войны оставался традиционный этноним «Русь», но интер-претировали его по-разному. За малозаметными различиями в написании прилагательного руский (или же галицко-руский) — русский — руський стояли существенные расхождения галицийских «старорусинов», «русофилов» и «украинофилов»37. Термин ruskiв территориальном или традиционно-этни-ческом, но не национальном значении в середине XIXв. использовала для самообозначения и полонизированная часть образованных галицийских ру- синов38. Термины малоруский / малороссийский употреблялись реже, но и вокруг них шла своеобразная семантическая война. Ряд источников указы-вают на преобладающее в период революций 1848—1849 гг. отождествление галицкой Руси с Малой Русью. «Малоруссомания теперь господствует», — сетовали в переписке «общероссы» К. Хоминский и А. Петрушевич39.
Контакты как с украинофильскими, так и с панславистскими деятелями из Российской империи, заметно усилившиеся в 60-е гг. XIXв., привели к тому, что названия Малая Русь, малоруский, малороссийский стали чаще упо-требляться для самообозначения в публичном дискурсе. Грекокатолический священник Иван Наумович, ставший позже одним из лидеров русофильского движения, заявлял в Галицийском сейме в 1866 г.: «Как не можем быть по-ляками, так и не являемся великорусами, всегда были, являемся и будем ма-лорусами». В связи с ростом русофильских настроений уже во второй поло-вине 1860-х гг. некоторые видные деятели галицко-руского движения, не меняя малоруской самоидентификации, стали подчеркивать культурное един-ство «со всем русским миром». «На Руси <...> один русский язык, а на этом языке два выговора: малорусский и великорусский», — писал в 1866 г. видный русофильский деятель Богдан Дедицкий40. Деятели украинофильского на-правления сначала повсеместно использовали термин малоруський народ, ставя знак равенства между понятиями Русь и Малая Русь, а затем и Украина (Русь-Украина), как, например, это сделал Владимир Навроцкий в геогра-фическом описании «землi заселено! русинами»41. Но уже в начале ХХ в. Малороссия и малороссийский (наряду с русский) утвердились как нацио-нальные самоназвания русофилов («москвофилов») и стали неприемлемыми для их оппонентов — украинофилов-народовцев. Отстаивая название Русь- Украина / Украина-Русь вместо употребляемого русофилами Малороссия, деятель Украинской национально-демократической партии Льонгин Цегель- ский одновременно пытался доказать духовное и даже антропологическое превосходство европейцев «русынов-украинцев» над азиатами «москалями». Призывая не отрекаться от традиционных самоназваний Русь и русин (по-скольку, по Цегельскому, лишь Русь-Украина в племенном, языковом и на-циональном плане была связана с древней, киевской Русью) и употреблять одновременно сразу два названия — Русь и Украина, Цегельский, главным образом, ополчался против употребления термина Малороссия. Для этого он противопоставлял Малую Русь Малороссии, считая, что первое название упо-треблялось около 1300 г. применительно лишь к Галицкому княжеству, а второе сознательно придумали «московские цари» для левобережной «Украины-Гетьманщины» с целью представить ее перед всем миром в каче-стве «подрядной», «малой» части великой «России». Смешение Малой Руси и Малороссии в одно понятие и его последующее навязывание украинцам- русинам было, по Цегельскому, делом рук российского правительства и га- лицийских москвофилов, имевших целью «змосковщення» Украины-Руси42.
Русофилы подвергли эту тенденцию критике с теми же аргументами, что использовались противниками украинцев в России. Так, О.А. Мончалов- ский пишет:
Галицкие украинофилы, начиная с 1899 года, стали употреблять названия «Украина», «украинский» вместо названий «Малая Русь», «малорусский» <...> Термин «украинский» употребляется вместо термина «малорусский» или обычного в Галицкой Руси слова «русский», причем накоторые пишут «украинсько-руський», другие «украиньско-руский», а третьи «русько-укра- инский» или «руско-украинский». Цель употребления этих терминов — же-лание в самом имени отделиться от общности с Русью, с русским народом43.

Уже в конце XIX в. украинские деятели, наряду с малороссом, отказы-ваются и от термина украинофил, о чем 17 марта 1891 г. Драгоманову писала его племянница Леся Украинка: «Вот, пришлось к слову, потому скажу Вам, что мы отбросили название "украинофилы", а зовемся просто "украинцы", потому что такими мы есть, безо всякого "фильства"»44. Впрочем, это свиде-тельство скорее знаменует переходный этап процесса перестройки поня-тийной сферы в украинской среде45. Как языковой акт украинский национа-лизм приобрел кодифицированую форму в «Словаре украинского языка» Б.Д. Гринченко 1907—1909 гг.: в нем ожидаемо отсутствовали малоросс и хо-хол, а среди «украинских» статей было также «украинство: свойство и дея-тельность украинца в национальном смысле»46.
Понятие украинофильства приобретает в языке украинских деятелей отчетливые отрицательные коннотации. Называя украинофильство «то эм-бриональной, то дегенеративной формой национального сознания», А. Ни- ковский отмечал:
Несомненно, что украинофильство как идея уже похоронено, а его живые представители или же подросли к стадии украинского сознания, или же должны были отойти в сумерки небытия, потерять всякое значение и об-щественный интерес47.

Отметим, что параллельно с этим в русском дискурсе украинофильство приобретает положительное звучание:
Будучи по традиции «украйнофильским» (по новейшей терминологии), русское прогрессивное общественное мнение должно энергично, без всяких двусмысленностей и поблажек, вступить в идейную борьбу с «украин- ством», как с тенденцией ослабить и отчасти даже упразднить великое при-обретение нашей истории — общерусскую культуру, —
писал Т.Д. Флоринский, имея в виду под украинофильством стремление к «скромному областному развитию»48. Консолидация результатов этого но-вого этапа «борьбы за понятия» происходит после революции 1905 г., в прин-ципиально новых условиях.
Во-первых, и на местном, и на общеимперском уровне возникла легальная политическая конкуренция, связанная с выборами городских дум и Госу-дарственной думы. В Киеве эта политическая борьба находила теперь отра-жение и в газетных баталиях, поскольку резкое ослабление цензурного пресса позволило легально выходить украинским изданиям, которые включились в полемику с местными русскими изданиями. Среди украинских изданий осо-бая роль принадлежала ежедневной газете «Рада», которая просуществовала до начала Первой мировой войны благодаря самоотверженным усилиям со-стоятельного землевладельца Е.Х. Чикаленко, одного из лидеров и, по сути, координатора украинского движения того периода. Главным оппонентом «Рады» был «Киевлянин», продолжавший антиукраинскую линию 1870-х гг. и ставший главным органом созданного усилиями А.И. Савенко и Д.И. Пих- но под патронажем П.А. Столыпина Киевского клуба русских националистов (далее — ККРН)49. Примерно в это же время в Киеве создается и Общество украинских прогрессистов (Товариство украгнських поступовщв, далее — ТУП). Эти организации фактически олицетворяли два лагеря, непримири-мых в своем отношении к украинству.
Особенность киевской ситуации состояла в том, что украинские активи-сты и малороссы-антиукраинцы из ККРН обращались к одному и тому же местному читателю, то есть тому политически еще не определившемуся ма-лороссу, хохлу, которого одни хотели сделать украинским националистом, а другие — националистом русским. Иначе говоря, прежняя борьба за интер-претацию понятия малоросс дополнялась теперь борьбой за умы и сердца реальных людей.
Следуя логике этой борьбы, оба лагеря, состоявшие из выходцев из одной среды и часто хорошо знакомых друг с другом, нередко коллег по универси-тету, старались представить друг друга в самом черном цвете. ККРН в дис-курсе «Рады» — черносотенцы, реакционеры и предатели собственной нации50. В дискурсе КРНН круг «Рады» и ТУП — мазепинцы, отщепенцы, раскольники, сепаратисты, русофобы, агенты внешних сил, причем теперь не только и не столько поляков, сколько Австрии и Германии51. Если для «Рады» малороссы-антиукраинцы все сплошь были реакционеры, что далеко несправедливо, то «Киевлянин» столь же несправедливо представлял всех украинцев-националистов космополитами, социалистами и беспринцип-ными революционерами:
Стараясь дать себе ясный отчет о положении «мазепинского» дела, не надо ни на минуту забывать двойственный характер этого движения. Мазепинцы с одной стороны всемерно играют на квазинациональном чувстве, являясь ярыми националистами новоизобретенной в Австрии украинской нации. Но, с другой стороны, эти господа — демагоги самой низкой пробы, подлин-ной гайдамацкой формации. Очень многим из них, социалистам и космо-политам, выражаясь без перчаток, наплевать на всякую нацию, в том числе и украинскую. Поэтому-то эти «националисты» с такою охотою принимают в свою среду людей всевозможных национальностей и в особенности еврей-ской. Это мы видели ясно во время уличных демонстраций по поводу Шев- ченки. По этой причине они готовы поддаться и под Австрию, и под немца, и под самого черта. Так как настоящий их лозунг «Голодранци со всього свгга збирайтеся докупы», этой своей стороной «голодранци» примыкают к революционно-социалистическим партиям, являясь одним из ответвле-ний этих партий52.

Ситуация кардинально менялась, когда обе стороны начинали говорить о малороссе неполитизированном. Для украинцев такие люди были, прежде всего, жертвами русификации и «несознательными украинцами»53, теми, кого надо было спасти для украинской нации. Чикаленко в своих дневниках дает описания людей, которых он старался обратить в правильную веру и при-влечь к движению:
.Родом он черниговец, но из-за того, что всю жизнь прожил за пределами Украины, он воспитался, как и большинство украинских интеллигентов, на общеросса...54.Он, без сомнения, испытывает стихийную любовь к украинству, но в воз-рождение нашей нации, очевидно, не верит, да и не думал никогда об этом. Он с отвращением относится к украинскому литературному языку, считает его калеченьем милой его сердцу народной мовы, хотел бы, чтобы газета писалась мовой Шевченко, Котляревского, а в тех случаях, когда слов не хватает, следует брать, по его мнению, всем уже известные русские слова55.

А вот как Чикаленко оценивал ситуацию в 1909 г. в целом:
Города наши так омосковлены, что очень, очень малый процент населения вообще проявляет какой-либо интерес к украинству. <... > Обычный го-родской обыватель, который кое-как умеет говорить крестьянской украин-ской мовой, не выпишет нашей газеты, потому что он лучше понимает газету российскую56.

В целом украинские националисты считали, что, невзирая на ряд гени-альных поэтов и писателей, великорусская культура бедна и груба. Они часто намекали на пристрастие великороссов к спиртным напиткам, бешеным пляс-кам и грубому обращению с близкими57. В этом смысле украинский дискурс разделял западное видение русских как полудикого азиатского народа, не-способного к европейскому образу жизни. Центральные российские губернии описывались как метрополия, выкачивавшая из Малороссии средства, не возвращая их в форме развития школьного образования и инфраструктуры58. Великоросс представал колонизатором, который пренебрегает потребностями порабощенного народа. В политическом плане восточный тип великороссов означал их неготовность к демократическому преобразованию государства и признанию прав национальных меньшинств, причем это касалось не только приверженцев монархического строя, но и союзников украинских национа-листов из партии кадетов. Говоря об их лидере П.Н. Милюкове, лидер ТУП Чикаленко так писал в своем дневнике: «Нет, что ни говори, а в каждом ка-цапе, каким бы прогрессивным он ни был, таки прочно внутри сидит центра- лист!»59 Стремление некоторых малороссов к подражанию великорусской культуре как непременно высшей в ущерб развитию собственной понималось как заблуждение или результат подавления и травмы от насильственной ру-сификации. Символ веры Чикаленко и других украинских националистов состоял в том, что с развитием собственной прессы и начальной школы на родном языке «все эти русины, малороссы и хохлы станут национально со-знательными украинцами на территории от Сяна до Дона»60.
С другой стороны, для киевских русских националистов, которые сами идентифицировали себя как малороссов, малоросс «звучит гордо». Они, про-должая линию «Киевлянина» в 1860—1870-е гг., соревновались с украин-скими националистами за культурное наследие Малороссии, стараясь утвер-дить малороссийскую принадлежность многих ключевых фигур, включая Шевченко, на которые претендовал и украинский пантеон. «Сепаратистские» нотки у Шевченко, по их мнению, появились только под воздействием вред-ных влияний полонофильского кружка Кирилло-Мефодиевского братства. В дискурсе ККРН статус Шевченко снижался от «гения» к «талантливому поэту», его символическая роль «отца нации» отрицалась. Это особенно резко проявилось в дискуссии об установке памятника поэту.
Это вовсе не гений, каким силятся изобразить украинофилы. Это просто талантливый поэт. Украинофилы из постановки памятника Шевченке де-лают политическую демонстрацию. В сущности, дело здесь даже не в па-мятнике: последний является только предлогом для украинско-сепаратист-ской демонстрации. Гг. Грушевские и Науменки хотят в яркой форме по-казать, что, мол, отдельный и самостоятельный украинский народ не только существует, но и сознает свою национальную и культурную «отдельность», что этот народ жаждет культурного и политического «самоопределения», жаждет «самостийной» Украины <...> Украинофилам памятник Шевченке надо ставить непременно в Киеве, в центре Малороссии, в древнейшей сто-лице Руси. Михаил Грушевский говорит ведь, что Киев «мат1р город1в укра- шських». Земля древних полян, по его учению, — Украйна, а поляне — это и есть нынешние малороссы. Поэтому и древние киевские великие князья на языке г. Грушевского именуются «украинскими князьями», так что Вла-димир Святой, например, тоже приписан к малороссам. Забыто даже его варяжское происхождение <...> Отсюда понятно, как страстно хочется украинофилам, помешавшимся на том, что древняя Русь, отпрыск новго- родо-варяжской Руси, была хохлацкой Русью, — видеть статую Шевченки на склонах древнего Киева, —
писал лидер клуба Савенко, демонстрируя обостренное внимание к понятий-ному аппарату своих противников61. ККРН считал себя истинным вырази-телем малороссиян.
Я сам — чистокровный малоросс и горячо люблю свою родину, ее чудную природу, обычаи, язык и предания, историю, как люблю и хохлов, ленивых и добродушных. Но я всеми силами души ненавижу украинофильство, дви-жение предательское и подлое, —
так неоднократно рассуждал Савенко на страницах «Киевлянина»62. Впро-чем, в этой же статье автор превращает понятие «малоросс» в «уходящую на-туру», только далеко не в том смысле, что его оппоненты-украинцы:
В настоящее время малороссийский крестьянин совершенно не знает слова «малоросс». Если вы спросите малоросса о его национальном происхожде-нии, он всегда и неизменно отвечает: «Я — русский». Представление о пол-ном единстве русского народа глубоко внедрилось в умы южноруссов.

При этом деятели Клуба русских националистов уже не принимали без-оговорочно привычных стереотипов образа малоросса как веселого, добро-душного обитателя Юга, любящего вкусно поесть и спеть красивую песню. Они не раз жаловались на великороссов за упрощенное понимание ситуации в Юго-Западном крае. «О Малороссии они имеют такое же смутное пред-ставление, как французы о России. Им представляется, что мы, малороссы, живем среди вишневых садов, в белых мазанках и целый день едим вареники и ругаемся на малороссийском наречии», — писал тот же Савенко63. Он мно-гократно пытался показать, что малоросс может быть современным город-ским обывателем, истинным буржуа, которых так не хватало в империи. Мультимиллионеры Терещенко и Харитоненко в этом смысле были в глазах Савенко блестящими образцами типа малоросса-предпринимателя и мало- росса-купца64. С определенного времени КРНН стал претендовать на ли-дерство среди русских националистов в масштабе всей империи, ссылаясь, среди прочего, на свои успехи в ходе избирательных кампаний:
.в то время, как великороссийские губернии даже в Третью Думу послали в значительном числе революционеров, Малороссия послала в Тавриче-ский Дворец почти сплошь русских националистов, и в то время, как вели-короссийская Москва и Петербург служат оплотом революции, центр
Малороссии — Киев — служит центром всего общерусского патриотиче-ского движения65.

Говоря об установке памятника Гоголю в Киеве, Савенко формулировал специфические задачи малорусского русского национализма, решать кото-рые следовало без участия великороссов:
Это должен быть памятник от Малороссии своему земляку — великому русскому патриоту. Отнимите вы это, дайте на памятник хоть один вели-короссийский рубль, и национально-политическое значение памятника ис-чезнет. Если малороссийский памятник Гоголю громко и сильно говорил бы миру, что вся Малороссия, так же, как и Гоголь, считает себя нераздель-ной частью единой России, то общерусский памятник Гоголю будет в этом отношении безмолвен66.

Тем временем русский дискурс о малороссе претерпел следующую транс-формацию: если в первой половине XIXв. в нем читался призыв «заново от-крыть» русскость, искаженную и подавленную польскими влияниями, то в начале ХХ в. о польских влияниях говорилось уже редко, а русскость ма-лоросса воспринималась (или представлялась) как естественное состояние. Теперь эту русскость нужно было «защищать» от «отравляющего влияния» украинской пропаганды, но по своему «качеству» малороссийская русскость претендовала быть даже более основательной и прочной, чем великорусская, податливая на искушения революционных идей и обманчивые голоса из среды меньшинств на окраинах империи.
В ходе Первой мировой войны и революционных лет политически активные носители малорусской идентичности оказались одной из наиболее пострадав-ших групп, а понятие малоросс утратило легитимность в СССР периода ко- ренизации 1920-х гг. Понятие малоросс как инструмент самоидентификации продолжало существовать лишь в среде межвоенной эмиграции. Там же про-должались и баталии вокруг понятия малоросс. Однако этот период — пред-мет особого исследования.

ПРИМЕЧАНИЯ

*Сокращенный вариант статьи, полная версия которой будет опубликована в книге: «Понятия о России»: Ключе-вые общественно-политические понятия России импер-ского периода / Под ред. А. Миллера, Д. Сдвижкова и И. Ширле. М.: НЛО.
1) См., например, статью: Малороссийство // Довщник з кторц Украши. К., 2001. С. 447.
2) Констатируя, что эта поистине огромная тема недостаточно изучена и страдает от идеологизации, а также декларируя наши намерения подготовить вскоре более объ-емное и охватывающее более широкие хронологические рамки исследование, отме-тим ряд ценных работ, где эта тема уже затрагивалась: Грушевський М. Велика, Мала iБша Русь // Украша. 1917. № 1/2. С. 7—19; Каппелер А. Мазепинцы, малороссы, хохлы: украинцы в этнической иерархии Российской империи // Россия—Украина: история взаимоотношений / Под редакцией А. Миллера. М., 1997. С. 134—135; Ше- лухин С. Украша — назва нашо! земл з найдавтших чаав. Прага, 1936; Яковенко Н. Виб1р 1мет versusвиб1р шляху (назви украшсько! територц м1ж юнцем XVI — кш- цем XVII ст.) // М1жкультурний д1алог. Т. 1: 1дентичтсть. К., 2009. С. 57—95; Boeck B. What's in a Name? Semantic Separation and the Rise of the Ukrainian National Name // Harvard Ukrainian Studies. 2004—2005. Vol. 27. № 1—4. P. 33—65;Plokhy S. The Origins of the Slavic Nations: Premodern Identities in Russia, Ukraine, and Belarus. Cambridge, 2006. P. 299—353. Авторы этих работ зачастую отстаивают разные точки зрения и нередко прямо полемизируют друг с другом.
3) Детальный разбор сюжетов, связанных с флуктуацией названий Роксолания, Русь и Малая Росия, см.: Яковенко Н. Виб1р 1мет. С. 62—74.
4) Первый такой опыт случился в 1561 г. и закончился тем, что священник, который прибыл из Киева, был обвинен в «злословии», «подвергся безчестию и злострада- нию с досаждением, и различным озлоблениям и поруганию от некоторых людей московских» (Харлампович К. Малороссийское влияние на великорусскую церков-ную жизнь. Т. 1. Казань, 1914. С. 10). То же правило употребления этого термина срабатывало позже и с руководителями казацкого государства. Так, например, Б. Хмельницкий, обычно называя свое государство Украиной, в обращениях к царю, вслед за церковной традицией, употреблял название Малая Русь — см., на-пример: Воссоединение Украины с Россией: Документы и материалы. Т. 3. М., 1954. С. 257, 365. Как отмечает Н.Н. Яковенко, со временем религиозное наполнение Малой Росии среди казацкой старшины стерлось и больше не осознавалось (Яко-венко Н. Вибiр iменi. С. 75—81). О раннемодерном «народе руском» и его отличии от «народа московского» в дискурсе Речи Посполитой см., например:FrickD.MeletijSmotryc'kyj. Cambridge, 1995. P. 231.
5) Последний термин был закреплен за казаками. См., например: Документы Разрядного приказа 1571—1664 гг. в Актах Московского государства. Т. 1—3. СПб., 1890—1901.
6) В 1620 г. Московский собор постановил вторично крестить «полуеретических» православных выходцев с юга, так называемых «обливанцев» (Харлампович К. Ма-лороссийское влияние. С. 22). Автор указывает, что такое отношение сохранялось вплоть до XVIII в., несмотря на большое количество в Москве священников с юга. Там же. С. IV.
7) SevCenko I. The Rebirth of the Rus' Faith // Idem. Ukraine Between East and West: Essays on Cultural History to the Early Eighteenth Century. Edmonton, 2009. P. 145.
8) Флоря Б. Кто такой хохол? // Родина. 1999. № 8. С. 59.
9) З. Когут считает, что казацкое отождествление себя с отечеством-Гетманщиной начинается уже с Б. Хмельницкого, вытесняя польско-литовское государство в иерархии ценностей казаков в 1660-х гг. Ф. Сисин пишет, что первым понятие оте-чества по отношению к Украине употребил в 1652 г. И. Выговский. См.: Когут З. Вщ Гадяча до Андрусова: осмислення «отчизни» в украшськш полтгичнш куль- турi // Гадяцька утя 1658 року: контроверсп минулого iсучастсть. Полтава, 2009 С. 82—89; Сисин Ф. «Отчизна» у полиичнш культурi Украши початку XVIII сто- литя // Украша модерна. 2006. № 10. С. 9.
10) Яковенко Н. Вибiр iменi. С. 84—93.
11) Синопсис, или Краткое собрание от различных летописцев о начале славенорос- сийского народа и первоначальных князех богоспасаемого града Киева, о житии святого благоверного великого князя киевского и всея России первейшего само-держца Владимира и о наследниках благочестивыя державы его Российския, даже до пресветлого и благочестивого государя нашего царя и великого князя Алексея Михайловича, всея Великия, и Малыя, и Белыя России самодержца. См.: Sinopsis / H. Rothe (Ed.). Kyiv, 168. Facsimile mit einer Einleitung. Cologne, 1983. В XVIIIв. «Синопсис» был самым распространенным историческим сочинением в России.
12) Когут З. Питання росшсько-украшсько! едносп та украшсько! окремшносп в украшськш думщ iкультурi ранньомодерного часу // Idem. Коршня щентичност! К., 2004. С. 144. Примером противоположной «Синопсису» точки зрения насчет связи Мало- и Великороссии считается «Кройника» Феодосия Софоновича (соз-дана приблизительно в то же самое время, в 1670-е гг.). См.:СофоновичФ.Хротказлиописщвстародавтх. К., 1992.
13) Plokhy S. The Two Russias of Teofan Prokopovych // Mazepa and his time / G. Siedina (Ed.). Alessandria, 2004. P. 344.
14) Летопись Самовидца по новооткрытым спискам с приложением трех малороссий-ских хроник. К., 1878. Соответственно, вместо «Великороссии» автор употребляет «Московское государство», а «Москвой» называет его население.
15) Поликарпов Ф. Лексикон треязычный, сиречь речений славенских, еллинографических и латинских сокровище из различных древних и новых книг собранное и по славен- скому алфавиту в чин расположенное. Москва, 1704. Л. В, Г, Д. См. также:SevCenko I. The Rise of National Identity // Idem. Ukraine Between East and West. P. 188.
16) Plokhy S. The Two Russias of Teofan Prokopovych. P. 349, 359. О последующей импер-ской карьере «отечества» и его семантического поля см.:Schierle I. «Syn otecestva»: «Der wahre Patriot» // Russische Begriffsgeschichte der Neuzeit / P. Thiergen (Hg.). Koln; Weimar; Wien, 2006. S. 347—367.
17) См.: Письма и бумаги императора Петра Великого. Т. 7. Вып. 1. П., 1918. С. 157; Т. 8. Вып. 1. М.; Л., 1948. С. 241—242, 248; Т. 8. Вып. 2. М., 1951. С. 784. Подобное попеременное синонимическое употребление лексики второй половины XVII в. (Русь / Россия / Малороссия / Рось / Мала Россия / Малая Россия / Малорус- сия / Малороссийская Украина / Украина; россияне / московиты, русь / малоросы / православные / люди украинские / народ малороссийский / народ украинский малороссийский / народ руский) см. у двух авторов послеполтавских казацких хроник Г. Грабянки и С. Величко: Грябянка Г. Действия презельной и от начала поляков крвавшой небывалой брани Богдана Хмелницкого, гетмана запорожского, с поляки, за найяснейших королей полских Владислава, потом и Каземира, в року 1648, отправоватися начатой и за лет десять по смерти Хмелницкого неокончен-ной. К., 1854; Величко С. Летопись событий в Юго-Западной России в XVII веке. Т. 1—3. К., 1848—1855.
18) См.: Петров Н. Разговор Великороссии с Малороссией // Киевская старина. 1882. № 2. С. 313—365, а также: Историческое известие на каком основании Малая Рос-сия была под республикою Польскою // Украшський археограф1чний зб1рник ВУАН. 1928. 1. С. 147—161; Возражение депутата Полетики на наставления Ма-лороссийской коллегии господину же депутату Дмитрию Натальину // ЧОИДР. 1858. № 3. С. 71 — 102.
19) Замечания до Малой России принадлежащие // ЧОИДР. 1848. № 1. С. 1—55.
20) История Русов или Малой России. Сочинение Георгия Конисского архиепископа Белоруского. М., 1846. С. 2—3. Лучшей на сегодня попыткой разобраться в обстоя-тельствах создания текста и найти его автора представляется статья:PlokhyS. UkraineorLittleRussia? Revisiting an Early Nineteenth-Century Debate // Canadian Slavonic Papers. 2006. Vol. 48. № 3—4. P. 335—353.
21) Примеры см. в Словаре русского языка XVIII в. (Вып. 12. СПб., 2001. С. 35, 49). Как пишет Е. Погосян, на это же время приходится и широкое вовлечение в оби-ход официальной культуры названия «Россия» как синонима «Руси» (иногда, на-пример в «Истории» В. Татищева, с разной темпоральностью — первое понятие касалось современных Татищеву событий, второе же — древнего прошлого («древ-няя Русь» vs. «современная Россия» (с XVIв.)), а также производных от России россов в смысле русских, впервые употребленных в этом значении в 1682 г. Начи-ная с первой четверти XVIII в. Русь как синоним России отживает свое, и уже в се-редине XVIII в. М.В. Ломоносов (а за ним и остальные историки) используют в подавляющем большинстве названия россияне, Россия (а для далекого прошлого — россы), таким образом, признавая древний и современный им народ российский одним и тем же. Детальнее об этом см.: Погосян Е. Русь и Россия в исторических сочинениях 1730—1780-х годов // Россия. Вып. 3 [11]: Культурные практики в идеологической перспективе: Россия, XVIII — начало XX века / Сост. Н. Мазур. М., 1999. С. 7—19; Крестова Л. Отражение формирования нации в русской лите-ратуре XVIII в. // Вопросы формирования русской народности и нации. М., 1958. С. 253—296.
22) Восприятие Малороссии как составляющей части пары в дихотомии локальной родины и более широкого отечества встречается, например, у Н. Маркевича («Оте-чество выше родины; она только часть его; но для чьей души нет родины, для того нет и отечества» — эпиграф к его сочинению «Обычаи, поверья, кухня и напитки малороссиян» (К., 1860)) или же у П. Кулиша: «Любовь к родине есть лучшее ос-нование любви к отечеству» (Записки о Южной Руси. Т. 2. СПб., 1857. С. VI).
23) О «сентиментальных» путешествиях в Малороссию и романтизме см.: Сиповсь- кий В. Украша в росшському письменств! К., 1928. С. 17—57; Толочко О. Киево-руська спадщина в кторичнш думщ Украши початку XIX ст. // Украшсью про- екти в Росшськш Ыпери / В. Верстюк та ш., ред. К., 2004. С. 266—310.
24) Bushkovitch P. The Ukraine in Russian Culture, 1790—1860: The Evidence of the Jo-urnals // Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas. 1991. № 3. P. 341—349. Похожие оценки см.:Luckyj G. Between Gogol' and Shevchenko. Munchen, 1971; История Русов... С. 69—75.
25) Цит. по: Зубков С. Русская проза Г.Ф. Квитки и Е.П. Гребенки. К., 1979. С. 121.
26) Полевой Н. Малороссия; ее обитатели и история // Московский телеграф. Сентябрь 1830. № 17—18. С. 86, 229.
27) Русская правда. Гл. 2, ╖ 3 // Восстание декабристов: Документы. Т. 7. М., 1958. С. 138.
28) Там же. С. 139.
29) Там же.
30) Устрялов имел в виду Великое княжество Литовское до унии с Польшей, то есть княжество с поднепровскими землями. См.: Устрялов Н.Г. Исследование вопроса, какое место в русской истории должно занимать Великое княжество Литовское? СПб., 1839.
31) Устрялов Н.Г. О системе прагматической русской истории. СПб., 1836. С. 72. Пе-стель объясняет происхождение различий между этими, как он говорит, «оттен-ками Русского Народа» сходно с Устряловым: «иноземное насилие в нещастныя времена» (Русская правда. Гл. 2, ╖ 3 // Восстание декабристов: Документы. Т. 7. С. 139).
32) Bushkovitch P. The Ukraine in Russian Culture. P. 349—361.
33) Гоголь Н. Полное собрание сочинений. Т. 12. М., 1952. C. 418—419.
34) Некоторые вполне антиукраинские авторы пользовались попеременно понятиями «язык» и «наречие», но неизменно говорили о малороссийском языке/наречии. См.: Флоринский Т.Д. Малорусский язык и «украшсько-руський» литературный сепаратизм. СПб., 1900. Перепечатан в: Украинский сепаратизм в России. М., 1998. С. 330—384.
35) См., например: Михальчук К. Что такое малорусская (южнорусская) речь? // Киев-ская старина. Август 1899. С. 135—195. Позднее Струве придавал большое значение понятию общерусский, говоря об общерусской культуре и общерусском/русском языке, и подчеркивал: «...в нашем споре самое употребление термина "великорус-ский" опасно и нежелательно: оно вводит в заблуждение, что та культура и тот язык, которые этим термином обозначаются, стоят, так сказать, в одном ряду с "малорусским" и "белорусским"» (Струве П.Б. Общерусская культура и украин-ский партикуляризм // Русская мысль. 1912. C. 66).
36) Соболевский А.И. Русский народ как этнографическое целое. Харьков, 1907. Цит. по: «Украинская» болезнь русской нации. М., 2004. С. 44—45.
37) Оборьбеэтихнаправленийсуществуетдовольнообширнаялитература; средипро-чегосм.:Magocsi P.R. Old Ruthenianism and Russophilism: A New Conceptual Fra-mework for Analyzing National Ideologies in Late 19th Century Eastern Galicia // American Contributions to the Ninth International Congress of Slavists / Paul Deb- reczeny (Ed.). Kiev. September 1983. Vol. II: Literature, Poetics, History. Columbus, Ohio, 1983. P. 305—323;МиллерА.Внешнийфакторвформировании националь-ной идентичности галицийских русинов // Австро-Венгрия: интеграционные про-цессы и национальная специфика. М., 1997. С. 68—74;HimkaJ.P. The Construction of Nationality in Galician Rus: Icarian Flights in Almost All Directions // Intellectuals and the Articulation of the Nation / Ronald Grigor Suny and Michael D. Kennedy (Eds.). Ann Arbor, 1999. P. 109—164;Wendland A.V. Die Russophilen in Galizien. Ukrainische Konservative zwischen Osterreich und Russland, 1848—1915. Vienna, 2001;Sereda O. From Church-Based to Cultural Nationalism: Early Ukrainophiles, Ritual-Purification Movement and Emerging Cult of Taras Shevchenko in Austrian Eastern Galicia in the 1860s // Canadian American Slavic Studies. 2006. Vol. 40. № 1. P. 21—47.
38) См.:Ziefta А.А.Gente Rutheni, natione Poloni. Z problematyki ksztaltowania si╦ ukrainskiej s'wiadomos'ci narodowej w Galicji // Prace komisji Wschodnioeuropejskiej Polskiej Akademii Umiej^tnos'ci. 1995. № 2. S. 61—77.
39) Цит. по: Турш О. «Укра!нська щея» в Галичит в середит Х1Х стол1ття // Украша модерна. 1999. Ч. 2—3. С. 63—64.
40) Цит. по: Середа О. Мкце Роси в дискус1ях щодо нацюнально! щентичносп галиць- ких украшщв у 1860—1867 роках // Россия — Украина: история взаимоотноше-ний. С. 165, 167.
41) Навроцкий В. Руска родина (географичний обзор земл1 заселено! Русинами) // Правда. 1867. Ч. 23. С. 3—4.
42) Цегельский Л. Звщки взяли ся iщо значать назви «Русь» i«Украша»? Льв1в, 1907. На официальном уровне слова украинец и украинский (Ukrainer, ukrainisch) заме-нили традиционные русин и руский (Ruthener, ruthenisch) позже. В июле 1915 г. де-путаты венского парламента Кость Левицкий и Мыкола Васылько передали ав-стрийскому правительству обращение украинского парламентского представительства с просьбой ввести в официальный и публичный обиход нацио-нальное название украинцы вместо русины. Авторы обращения и сопровождающего его обоснования, подготовленного в львовском Научном обществе им. Шевченко, утверждали, что название русины используют москвофилы для подтверждения те-зиса о «едином и неделимом русском народе», в то время как на самом деле по обе стороны австро-российской границы все чаще употребляется название украинцы. Австрийское правительство отправило обращение на экспертизу профессорам Венского университета В. Ягичу и Г. Юберсбергеру, получило от них противопо-ложные ответы и отложило его «в долгий ящик». Окончательное решение упо-треблять в официальных текстах украинцы вместо русины было принято лишь не-задолго до распада империи, в феврале 1918 г. (Расевич В. Меморандум вщ липня 1915 р. до австршського уряду про необхщтсть вживання нацюнально! назви «укра!нщ» // Укра!на в минулому. Ки!в; Льв1в, 1994. Вип. 5. С. 172—189).
43) Мончаловский О.А. О названиях «Украина», «украинский». Галицко-русская матица. 1903, Львов (цитируется по: «Украинская» болезнь. С. 187—189). В другом своем сочинении Мончаловский говорил о «малорусском племени русского народа», «русском населении Галичины», «галицко-русском наречии» и об обязанности «со-знательных русских галичан бороться с украинством». (Прилагательное «созна-тельный» («свидомый») было в чести и у малорусов.) Здесь же он говорит об обще-русском языке и общерусской литературе. См.: Мончаловский О.А. Главные основы русской народности. Львов, 1904. Цит. по: «Украинская» болезнь. С. 97, 100.
44) Укратка Л. З1брання твор1в. Т. 10. К., 1978. С. 85—86. Любопытно, что в своей по-лемике с Костомаровым в 1880-х М. Де-Пуле «соглашался» на использование «украинцев», тем не менее не отождествляя их с «украинофилами»: « Не одна при-рода южной России, не одно оригинальное малорусское наречие отличают ее от России северной; в ней выработался и тип особенный русского человека, украинца (но не украйнофила), значительно отличающийся от типов московского, север-ного, восточного и западного». См.: Де-Пуле М. К истории украйнофильства // Русский архив. 1881. № 3. С. 225, 233. Почти в то же время происходит избавление от «украинофильства» среди украинских деятелей Галиции. См., например: Задачи руской интелигенции на Украине // Дело. 1882. № 36. 12 (24) мая. С. 2.
45) См., например, эволюцию П. Стебницкого, отразившуюся и в его сочинениях (Стебницький П. Вибрат твори. К., 2009). Как вспоминал о Стебницком его со-ратник по украинскому движению С. Ефремов, «.из его рассказов выяснилось, что во время своего студенчества в Киеве был он "общеросом"» (см.: Ефремов С. Лицар нездоланний (Непобежденный рыцарь) / Петро Стебницький. Вибраш твори. К., 2009. С. 562). В 1904 г. Стебницкий еще писал о «нас, малороссах», о ма-лорусской литературе и языке, а также об общерусской литературе (Стебницький П. Вибраш твори. С. 156—161). После революции 1905 г. понятие «малоросс» уже не используется Стебницким для идентификации — оно решительно уступает место понятию «украинец», «украинский». Понятие «малоросс» совершенно от-сутствует в переписке Стебницкого и Чикаленко. См.: бвген Чикаленко — Петро Стебницький. Листування. 1901 — 1922 роки. Кшв, 2008.
46) Гринченко Б. Словарь украинского языка. К., 1909. C. 330—331.
47) Яринович А. До психологи украшофшьства // Основа. Вересень 1915. № 2. C. 130.
48) См.: Флоринский Т.Д. Малорусский язык и «украшсько-руський» литературный се-паратизм // Украинский сепаратизм в России. С. 393—395. (1-е изд. — СПб., 1900).
49) К началу Первой мировой войны ККРН был самой влиятельной русской нацио-налистической организацией в Западном крае, если не во всей России. История ККРН очень слабо изучена, во многом потому, что ККРН стал одной из первых мишеней большевиков после их прихода в Киев — все захваченные ими члены Клуба были расстреляны (69 человек), а пропавший архив Клуба, по некоторым данным, был захвачен ЧК.
50) Дневники Чикаленко пестрят весьма эмоциональными определениями таких ма-лороссов-антиукраинцев: «вражий землячок» (с. 93, 306, отметим преемственность с «земляками-недоумками» из письма Кулиша 1859 г.), «зрадник» (с. 142), «мос-ковский запроданец» (с. 340), «наши перевертни, которые зовут себя русскими националистами» (с. 256). Чикаленко не прочь поиграть понятиями: «.черносо-тенные малороссы, как Савенко, начали себя называть теперь богдановцами в па-мять Богдана Хмельницкого, который присоединил Украину к Москве, противо-поставляя себя "мазепинцам", которые, якобы, хотят оторвать ее от России. Но по сути они не "богдановцы", потому что Богдан присоединил Украину на автоном-ных началах и отстаивал автономию Украины <...> В действительности мы "бог- дановцы", потому что с самого начала возрождения украинского самосознания далее автономии не шли» (с. 188). См.: Чикаленко бвген. Щоденник. Т. 1. 1907— 1917. Кшв, 2004. Ср. у Стебницкого: «."истинно русью", и просто русью, и наши "тоже малороссы" — скалят на нас зубы, грозят кулаками, обзывают предателями и укоряют немецкими субсидиями» (Чикаленко — Стебницький. Листування. C. 167). Чикаленко предлагает и свою интерпретацию «кацапа»: «.наш народ на-зывал великороссов "москалями" или "кацапами" (слово "кацап" или "касап" в тюркских языках и в молдаванском означает "резник", "резун", "живорез"), а со временем начал называть москалей "руськими". Чтобы отделить свою нацию и территорию от москалей, интеллигенция наша вынуждена была отбросить свое прежнее имя "руськой" и приняла для своей нации наше народное название "укра-инская". А для территории название "Украина"» (Там же. С. 255—256).
51) Многочисленные примеры см. в сборниках антиукраинской публицистики, издан-ных стоящим на тех же позициях и сегодня М.Б. Смолиным: Украинский сепара-тизм в России. М., 1998; «Украинская» болезнь русской нации.
52) Мазепинская опасность // Киевлянин. 1914. № 60.
53) См., например, письмо Чикаленко Стебницкому от 16 апреля 1906 г., где тот гово-рит, что среди депутатов Государственной думы «...свщомих украшщв буде дуже, дуже мало, а родом украшщв звичайно багато» (бвген Чикаленко — Петро Стебницький. Листування. C. 44).
54) Чикаленко G. Щоденник. Т. 1. С. 319.
55) Там же. С. 68.
56) Чикаленко G. Щоденник. Т. 1. С. 47—48. Вообще мотив русификации как непосред-ственной и глобальной угрозы встречается у Чикаленко и Стебницкого в их «внут-реннем» дискурсе очень часто: «Все города и местечки на Украине страшенно обрусели» (Чикаленко G. Щоденник. Т. 1. С. 281—282); «.что теперь можно сделать тысячами, того не сделаешь потом, когда народ обрусеет, и миллионами» (Чика- ленко — Стебницький. Листування. С. 72).
57) См.: Недоля П. Малороси, союзники iнащональна свщомкть // Рада. 1910. № 108.
58) Стебницький П.Я. Укра!на в економщ Росп // Вибраш твори. С. 280.
59) Чикаленко G. Щоденник. Т. 1. С. 320.
60) Там же. С. 281—282.
61) Киевлянин. 1908. № 116.
62) Савенко А.И. Заметки // Киевлянин. 1908. № 134. Эта формула, выкованная еще Ригельманом и Гогоцким в 1870-е гг., стала своего рода мантрой в публицистике малороссов-антиукраинцев. «Я как сын малорусской ветви русского народа, люблю все малорусское: и живую малорусскую речь (но не "украинскую", в кото-рой так много искусственного и не малорусского), и малорусскую природу, и самое важное — малорусский народ» — это уже профессор Т. Локоть (Как быть с укра- инством // Голос Москвы. 1911. № 277. С. 2).
63) Савенко А.И. Заметки // Киевлянин. 1908. № 134. Были и более серьезные претен-зии: «Националисты великоросского происхождения встревожены украинофиль- ством. И насколько мы здесь преуменьшаем размеры этого движения, настолько великороссы преувеличивают его. Совершенно забывая, что в переживаемые годы тяжкой смуты именно Малороссия послужила оплотом национально-патриоти-ческого движения, некоторые политические деятели Великороссии дошли до при-знания малороссов инородцами, наравне с поляками, финляндцами, грузинами и т.д.: все, мол, это сепаратисты» ( Савенко А.И. Заметки. По поводу 100-летия с дня рождения Гоголя // Киевлянин. 1908. № 320).
64) «Оба архимиллионера были чистейшей воды малороссы и оба обладали не только выдающимися, но и замечательно трезвыми русскими умами <...> Словом, это были выдающиеся чисто русские самородки, чисто русские не только по про-исхождению, но и по характеру и направлению их деятельности». См.: Савенко А.И. Заметки // Киевлянин. 1908. № 115.
65) Савенко А.И. Заметки. По поводу 100-летия с дня рождения Гоголя.
66) Там же.

Яндекс цитирования
Rambler's Top100

Контакты

По всем вопросам обращаться к Сергею Костырко
Адрес для писем: zhz@russ.ru

Проекты

Журналы

© 1996 - 2016 Журнальный зал в РЖ, "Русский журнал"
Автор: на

Комментариев нет:

Отправить комментарий

Подписаться на: Комментарии к сообщению (Atom)