Лежим на дне и не барахтаемся: о роли нефти в экономике

Не соглашаясь с автором о путях решения проблем, хочу отметить справедливость его критики сложившейся в экономике ситуации. К последнему только одно замечание: РФ не унаследовала нефтегазовую зависимость от мировой экономики от СССР, как он это приписывает советской экономике. - Это видно даже из тех цифр, которые автор приводит, а в сумме умалчивает о том, что нефтегазовая отрасль давала лишь чуть более 10% ВВП. А что мы видим сейчас? - он сам приводит цифру: за последние 15 лет рост добычи нефти в долларах вырос в 14 раз. (При цене нефти в 35 долларов это теперь надо поделить на три.) Экспорт нефти и газа из СССР? - Да, был 40% от общего объема экспорта, но более половины его приходилось на страны СЭВ, т.е. почти-что на внутреннее потребление при торговле переводными рублями. Теперь это было 70% экспорта до падения цен на нефть в долларах.

                                                       *****************************

Лежим на дне и не барахтаемся: о роли нефти в экономике

Андрей Мовчан: Россия в полной мере испытает на себе последствия сокращения углеводородной экономики, унаследованной от СССР и культивировавшейся на протяжении последней...

Главная » Наши спикеры, Журнал «Управление Бизнесом» №25 » Лежим на дне и не барахтаемся: о роли нефти в экономике

Андрей Мовчан: Россия в полной мере испытает на себе последствия сокращения углеводородной экономики, унаследованной от СССР и культивировавшейся на протяжении последней четверти века

Мовчан: Наша проблема гораздо серьезнее – общая депрессивная экономическая ситуация, которая связана с тем, что у нас архаичная, неэффективная и непродуктивная система экономических отношений
(Чтобы увеличить, кликните на фото)

Сегодня уже никто даже из пропагандистских соображений не отрицает, что российская экономика оказалась в затруднительном положении. До недавнего времени была надежда, что начавшееся оживление на Западе, как в прежние кризисы, потянет за собой и нас. Не случилось. Почему и каковы наши перспективы? С этими вопросами журнал «Управление бизнесом» обратился к одному из самых известных финансовых менеджеров России, директору программы «Экономическая политика» Московского Центра Карнеги Андрею Мовчану.

Это шок, господа…

– Андрей Андреевич, что происходит? Западная Европа, США уже говорят о выходе из кризиса, а мы лежим на дне и не выражаем желания всплыть.

– Я бы не оперировал словом «кризис». Кризис – неоднозначное понятие. К тому же, используя его в отношении России, каждый имеет в виду что-то свое.

Обычно под кризисом понимают некоторые временные явления, связанные с волатильностью. Например, кризис 1998 года – финансовые трудности развивающихся рынков, связанные с накоплением ряда проблем, которые разрешились, и страны начали расти опять. 2008 год – кризис доверия к низкому уровню кредитов в США. Он разрешился уменьшением объема кредитов, замещением плохих активов на балансах деньгами, и все пошло дальше.

В России мы имеем дело с шоком, вызванным резким снижением цен на нефть, сильным и всеобъемлющим, так как Россия очень зависима от экспорта углеводородов. Практически вся российская экономика строится на результатах нефтегазового экспорта – «петродоллары» как катализатор финансируют и стимулируют все отрасли бизнеса. Экспортные доходы упали почти в 2 раза из-за изменения цены на нефть без возможности существенно увеличить объемы ее экспорта. Рынки насыщены сырьем, ждать подъема цен на нефть не приходится. Так что нынешнее положение вещей – не результат волатильности, а продукт очень серьезных структурных изменений рынка, которые зрели не один год, и негативных явлений в нашей экономике.

Кроме того, в кризис обычно происходит некоторый перелом. Индустрии сменяются, меняются структуры. Наш шок не произвел никаких переломов. Экономика России сильно сжалась естественным образом и довольно быстро перебралась на более низкий уровень развития без изменения своей структуры. Так происходит с крупной нефтяной корпорацией, когда цена на нефть падает.

– Значит, нужно следить за ценами на нефть? Они возвестят о приближающемся оживлении конъюнктуры?

– Давайте оставим в стороне нашу зависимость от углеводородов и то, что Россия стала Petrostate, нефтяным государством. Наша проблема гораздо серьезнее – общая депрессивная экономическая ситуация, которая связана с тем, что у нас архаичная, неэффективная и непродуктивная система экономических отношений. Это не новость. Об этом мы знали давно.

Кризис — неоднозначное понятие. К тому же, используя его в отношении России, каждый имеет в виду что-то свое

Если возьмем не нефтяную часть российской экономики и посмотрим на нее отдельно, увидим, что она самостоятельно не развивается. Иногда она подпитывалась нефтедолларами, и возникала иллюзия движения – капитала много, он всюду распространялся, другие области (в первую очередь сервисы) росли на росте потребления. Но вот несколько цифр. Доля нефти и газа в экспорте страны за последнюю четверть века увеличилась с 40% до более чем 70%. Валовая добыча нефти в долларах увеличилась с 1999 по 2014 год в 14 раз, в рублях – в 70. При этом зависимость от нефти такова, что падение цены на нее на 45% с лета 2014 года вызвало снижение импорта на 50%, сокращение потребления в основных областях на 30–55%, рост цен – в среднем на 30–40%, падение курса рубля в 2 раза, а ВВП в номинальном выражении в долларах – примерно на 40%. Бюджеты всех последних лет, если пересчитать их в цену нефти, будут одинаковыми – доходы федерального бюджета на 100% скоррелированы с ценой на нефть.

На фоне всей этой вакханалии нефтяных доходов производство в стране сокращалось – количество станков в российской промышленности за 15 лет сократилось в три раза.

– За это время мы сильно модернизировали производства. Мне довелось поработать в одной крупной промышленной компании. На ее заводах станочный парк радикально обновлен. Правда, получилось, что модернизацию немного переинвестировали – мощности огромные, а спрос на продукцию снижается. Может, трехкратное сокращение вызвано модернизацией?

– Нет, к сожалению, это не так. На фоне точечных обновлений парков в целом по промышленности уровень амортизации оборудования вырос за 25 лет очень значительно. Кроме того, есть цифры в деталях и по направлениям – мы сокращали производственные мощности. Еще более впечатляющими выглядят цифры по уровню собственного производства станочного парка – мы импортируем 92–95% промышленного оборудования. Вот вам наглядный пример области, где спрос очевиден, а производство утеряно – перешли на импорт.

Деньги от экспорта нефтепродуктов и газа получены огромные. Но даже с учетом этого мощного нефтяного катализатора рост не нефтяной экономики в 2003– 2008 годах в среднем составлял 1,5% в год. Возникало ощущение, что экономика упорно не хочет идти вслед за инвестициями и расти. Сейчас же вообще страшно говорить: с 2008 года падает не нефтяной ВВП, а с 2013-го – и совокупный ВВП.

– С чем связана столь слабая отзывчивость экономики на приходившие капиталы?

– Как я уже сказал, с архаичной системой экономических отношений. Поступавшие от углеводородного экспорта деньги выгоднее инвестировать в нефть и газ, чем во все остальное. Зарплата в нефтяной отрасли выше, а значит, кадры уходили туда. Государство получало углеводородные сверхдоходы и монополизировало прибыльный бизнес. А госкомпании уничтожают конкуренцию во всех сферах, где появляются. Произошло резкое снижение эффективности – потому что монополии не могут быть эффективными, и естественный рост тарифов – потому что неэффективность монополий нужно как-то компенсировать. Отсюда и не поддающаяся никаким заклинаниям инфляция. И все это происходило и происходит на фоне очень высокого уровня коррупции.

До начала нынешнего нефтяного шока «подушка» в Москве была огромна – ВВП порядка 35 000 долларов на душу населения
(Чтобы увеличить, кликните на фото)

В стране допущен ряд системных ошибок. Конечно, не мы первые их совершили и, думаю, не мы последние. На те же грабли наступали и другие страны. Прежде всего не понималась и не понимается роль свободного рынка и необходимость его защищать. Не пришедшие к нам инвестиции не позволили развиться другим, кроме углеводородных, отраслям. Мы отстали от научно-технического прогресса, который быстро видоизменяет экономику Запада. Мы даже забыли, как это бывает, поэтому, в частности, «проспали» сланцевую революцию – не могли поверить, что найдутся новые технологические решения, которые позволят снизить себестоимость и увеличить добычу.

Построение жесткой административной вертикали породило отрицательную селекцию во власти – в руководство регионами и министерствами приходили люди все менее квалифицированные, все менее преданные делу и все более занятые собственным обогащением. Понятно, что это разрушало качество всей системы и увеличивало количество чиновников – сейчас их на 20% больше на душу населения, чем в СССР, хотя тогда было плановое хозяйство, а теперь как бы рыночное. У нас от 30 до 38% (по разным данным) трудоспособного населения работает на бюджет, а в Китае, например, где правит коммунистическая партия, социализм и все такое, – только 8%.

Естественно, что чиновников не волновали другие индустрии. Стремление к контролю над регионами заставило построить бюджетную систему, при которой регионы теряют финансовую самостоятельность. Мы подсадили на трансферы не нефтяные регионы. Они перестали функционировать как независимые бизнес-единицы. Местные чиновники полностью настроены на выбивание денег в центре и совершенно неспособны содействовать развитию бизнеса на местах. Им важнее доказать свою лояльность руководству, чем выстраивать у себя экономику.

Экономика, основанная на труде и ноу-хау, деградировала, разрослась экономика, основанная на природных ресурсах и системе распределения. Все это наложилось на неэффективную финансовую систему, построенную на искусственном ограничении конкуренции и поддержке неэффективных игроков.

Вот почему нынешний шок нельзя называть кризисом. Это – наше естественное состояние. Это – то, какие мы есть. Бывает человек, больной гриппом. Он болеет и выздоравливает. А бывает парализованный. Грипп – кризис, а паралич – ситуация. У нас страна в параличе.

На Украине, со всеми ее печалями – failed-state (несостоявшееся государство), война, непрекращающиеся революции, чудовищная ситуация в экономике, – размер ВВП в пересчете на душу населения составляет всего 2000 долларов, но доходы бюджета в расчете на человека, если считать в рублях, примерно 43 000 рублей в год. В России, если убрать углеводородные доходы, – 52 000. И это при том, что в не нефтяные доходы включены НДС и пошлины с импорта, которые, по сути, являются производными от нефти и газа. А если убрать и эти составляющие, то получится, что у нас подушевой доход бюджета ниже, чем на Украине. В принципе, современную Россию можно называть «Украиной с нефтью». Это очень плохо. Ведь у нас не было ни революций, ни бесконечных политических неурядиц, олигархи не разодрали страну, как на Украине. И все равно мы пришли практически в то же экономическое состояние, что и Украина.

Кризис доверия

– Нам не хватает патриотизма. Мы выводим капиталы из страны, вместо того чтобы вкладывать в развитие экономики.

– Не в патриотизме дело. Патриотизм, как писал Салтыков-Щедрин, появляется, когда проворуешься. Экономика не бывает патриотичной, она всегда прагматична. В данном случае можно говорить о кризисе доверия. Он начался в 2003 году – с дела ЮКОСа. Активизировался в 2008-м – краткосрочное падение цены на нефть, связанное с кризисом в США и сильно подействовавшее на нас, открыло предпринимателям глаза: оказывается, могут случаться неприятные вещи, о которых много говорили, но как-то не верилось. Тогда многие инвестиционные планы были пересмотрены.

Доля нефти и газа в экспорте страны за последние 25 лет увеличилась с 40% до более чем 70%, добыча нефти за 15 лет выросла в долларах в 14 раз, в рублях – в 70

В 2012 году кризис доверия значительно усугубился. До этого времени у достаточно большой части российских экономических агентов все еще сохранялись иллюзии по поводу возможной либерализации, демократизации, развития институтов, диверсификации экономики и так далее. Многие продолжали инвестировать в эти ожидания свои время, деньги, силы. Но в процессе жестких действий по отношению к оппозиции власть наглядно показала, что ничего подобного не будет. Наоборот – идем обратно.

 Отток капиталов с тех пор – 0,5 трлн долларов. Люди больше не хотят инвестировать в иллюзию. Надежды исчерпаны. Я не знаю почти никого, кто сегодня всерьез рассматривает Россию как страну, в которой можно делать хороший бизнес в долгосрочной перспективе. Это хочется назвать дополнительным фактором, ухудшившим наше положение. Но я бы сказал наоборот: иллюзии были дополнительным фактором, который улучшал наше состояние на протяжении долгого времени.

Исчерпание иллюзий привело к тому, что мы имеем: промышленное производство, инвестиции, экспортно-импортные операции падают каждый год.

За прошедшие годы люди во власти, кажется, разучились видеть реальность. Очень показателен в этом смысле 2013 год. У нас экономика уже движется вниз, но зарплаты резко идут вверх. Следом – инфляция, затраты монополий, тарифы. И все уже все понимают. Аналитики еще в 2011 году предсказывали, что нефть упадет в цене. Начатая американцами ливийская игра, которая удерживала цены на нефть, должна была скоро закончиться. Объемы добычи стремительно уходили от объемов спроса. Мы же продолжали говорить про удвоение и исполняли майские указы. Наступил 2014 год. Спрос на рынке нефти ниже предложения. Все распродавали резервы и решали вопрос, уменьшать ли добычу, и банальные расчеты показывали – не уменьшат. В Америке за три года продуктивность скважин увеличилась в 3,5 раза. Власть в России продолжала верить в нефть по 150 долларов, аналитик из Центробанка «жалел» тех, кто покупал доллары по 35 рублей. Нельзя настолько не понимать происходящих процессов.

Свободный рынок не беззаконный рынок, не анархия. Свободный рынок – рынок, в котором правила одинаковы для всех и не изменяются. Хоккей, футбол, регби – везде свои правила. Но если вы выведете на футбольное поле нескольких регбистов с их правилами только потому, что они ваши друзья, да еще к игре активно подключится судейская бригада и будет сама пинать мяч в ворота и сама же решать, кто нарушил правила, то все очень быстро закончится – футболисты покинут стадион. Бизнес даже не просит: «Дайте льготы, субсидии или поддержку». Дайте хотя бы правила. Они могут быть разными. Мы можем спорить из-за них. Но я хочу знать, что они такие, как есть, и останутся такими же завтра. Я хочу быть уверен, что все в моем спорте играют по ним и что я вышел на футбольное поле, на котором не появятся боксеры. Причем правила одинаковы для всех. Если бизнес одних предпринимателей поддерживается, а других – нет, это также неправильно. Так ничего работать не будет.

Карикатура на нефтяную монополию. 1904 год
(Чтобы увеличить, кликните на изображение)

Государство не должно участвовать в рынке. Оно должно его регулировать. У меня есть претензии к европейскому регулированию рынков, но при этом там подушевой ВВП в семь раз выше, чем у нас. Почему? Потому что это регулирование хотя бы последовательно. Я знаю, что если я построил дом, то он будет по таким-то правилам существовать, а завод будет работать по другим правилам. Если я минимизирую налогообложение в Европе, то соответствующий орган может обратиться ко мне с вопросом, почему у меня уменьшились налоги. Я сошлюсь на существующие правила и услышу в ответ: «Да. Это проблема правил. Извини».

Так что если нам нужны технологии и инвестиции, то для этого следует создать другую систему и логику выстраивания взаимоотношений с их владельцами. Мы очень любим говорить о Сингапуре, о том, что просвещенная диктатура вытащила страну в мировые лидеры. Но все время забываем, что двумя столпами этой диктатуры были, во-первых, лондонский суд, который имел приоритет по отношению к местным судам, и вообще вся судебная система Сингапура основана на британском праве, а во-вторых, 80% сингапурской экономики – иностранные компании. Этой дорогой у нас никто не пойдет.

Молчание вместо диалога

– «Углеводородная игла» стала притчей во языцех. Видные экономисты из власти и вокруг нее говорят об ущербности углеводородной экономики. Вот и вы, по сути, о том же. И ничего не меняется.

– Правительство сверстало бюджет на 2016 год, который дает абсолютно четкий сигнал: нет у нас ни одной идеи, каким образом что-нибудь изменить. Доходов стало меньше, и поэтому мы все сократим – вот единственная идея этого бюджета. При этом в первую очередь сокращают то, что может двинуть экономику вперед, – расходы на науку, образование, здравоохранение. Трудовые ресурсы нам не нужны, образованные люди не нужны, инновации тоже. Впрочем, и в инвестициях у нас, похоже, нет потребности. Ведь никакой реформы правоприменения не предусматривается – на это денег не выделено.

Зато совершенно непропорциональные средства выделены на какие-то программы оптимизации финансовых взаимоотношений между регионами. Мы тратим большие средства на военно-промышленный комплекс (ВПК) и никак не сдерживаем тарифы монополий, а значит, инфляция будет оставаться высокой. Тенденция усиления перекосов в сторону немультиплицируемой экономики сохраняется.

Ради выживания бизнесы будут стремиться перестроиться на обслуживание ВПК, а это в конечном итоге не станки, не потребление, которое будет катализировать производство, не курица, которую человек съел и пошел лучше работать. Это – производство металлолома, который будет ржаветь. Танк не прибавляет качества экономике. Он не умеет ни производить, ни мотивировать людей на работу.

Мы подсадили на трансферы не нефтяные регионы. Они перестали функционировать как независимые бизнес-единицы

Я не могу сказать, какова у нас позиция государства по поводу реформ, потому что государству неинтересно беседовать с общественностью, сообщать мне свою позицию. У нас принято обращаться к обществу с лозунгами с телевизионной трибуны – боремся с терроризмом, спасаем русский мир, духовность, культуру. Идет эмоциональная накачка, а не продуктивная дискуссия, ура-патриотизм заменяет работу. Но на тонущем корабле сколько угодно можно кричать: «Победа!» От этого он  не поплывет. А наш экономический корабль тонет. Это не так заметно в Москве, которая вообще является отдельным городом-государством. До начала нынешнего нефтяного шока «подушка» в Москве была огромна – ВВП порядка 35 000 долларов на душу населения. Зато проблема сразу бросается в глаза в регионах.

Вообще, не существует документа, который назывался бы «Государственная политика реформы экономики». Можно с экрана телевизора говорить что угодно, но такого документа нет, а в рамках логики развитых стран это значит, что власти оценивают положение как нормальное.

– Положение тяжелое, но иностранных машин на дорогах с каждым годом все больше. Может, действительно все нормально? Благосостояние ведь растет.

– Уже не растет, а падает, причем быстро. Спрос на автомобили упал в 2 раза – скоро вы это заметите. С другой стороны, признаком чего является потребление роскоши? Когда вы строите завод, то отказываете себе в потреблении, потому что завод важнее. Когда нация инвестирует в свое развитие, она может очень скромно потреблять. Когда в наших городах при сегодняшнем уровне ВВП 8500 долларов на человека вы замечаете много иномарок, это говорит не о том, что мы хорошо живем, а о том, что мы живем по-дурацки. Люди не вкладывают в заводы, лаборатории, конструкторские бюро, дороги. Они вкладывают в иномарки. Мы немножко
дикари-островитяне. Когда ракушки дорого стоят, мы их продаем, а на вырученные деньги покупаем, в сущности, бусы из пластмассы.

Три сценария

– Проклятие какое-то. Как его снять со страны?

– Проклятие – вполне экономический термин. Ориентация на сырье была с 50-х годов совершенно трезвая, циничная: в СССР понимали, что рабским трудом можно только ресурсы добывать. Кибернетику и генетику мы убили, потребительский рынок упустили, научную и инженерную школы, которые еще как-то держались, уничтожили уже в 90-е. Сегодня мы экстенсивно используем это наследство. Если бы не активное строительство нефтегазовой инфраструктуры во времена Советского Союза, не было бы у нас сегодня «нефтяного рая», больше похожего на тупик.

 Теоретически понятно, что надо делать, чтобы вывести экономику из этого тупика: реформа принципов построения экономики, смена правовой базы, построение институтов, защищающих инвесторов и предпринимателей. Необходимо прежде всего резко снизить риски предпринимательства в стране, чтобы в нее и внутри нее пошли частные инвестиции, чтобы тот миллион наших сограждан, который располагает серьезными сбережениями, начал вкладывать не в валютные депозиты разоряющихся банков или в швейцарские счета, а в реальный бизнес, чтобы вместо вывоза капитала здесь стали открывать производства. Единственный выход – сделать так, чтобы бизнес заместил выпадающий рентный доход. Но при словах «снижайте риски» у многих чиновников глаза становятся мутными, и разговор переключается.

Экономика, основанная на труде и ноу-хау, деградировала, разрослась экономика, основанная на природных ресурсах и системе распределения
(Чтобы увеличить, кликните на фото)

Западные (и вообще любые) инвесторы, безусловно, циничны. В Китай они инвестировали охотно, несмотря на Тяньаньмэнь и социализм. Им не важно, кто и как правит страной. Им важно, что их интересы защищены или, если уж нет, что потенциальные прибыли очень высоки. В Китае создали условия для сверхприбылей и построили правила. В Южной Корее создали условия для сверхприбылей и построили правила. У Китая товарооборот с крохотной Южной Кореей в пять раз больше, чем с гигантской Россией.

Это – теория, а на практике делать такие реформы некому, ресурсов на них нет. Над властью довлеет страх непопулярности, пропаганда уже давно развернула общество обратно к социалистическим идеалам, а вокруг власти собирается все больше лоббистов с идеей апокалиптического дележа. Экономист Сергей Глазьев, например, предлагает напечатать много денег и раздать своим. За этими идеями стоят будущие выгодоприобретатели таких раздач – те, кто сможет получить с них комиссии или стать конечным бенефициаром. Необеспеченная эмиссия ляжет удушающим весь бизнес налогом на страну, но лоббисты получат свою выгоду.

На мой взгляд, мы еще лет пять-шесть проживем на резервах сбережений, остатках экономической активности, за счет адаптивности экономики, терпения населения и так далее. А потом либо Венесуэла – левое правительство, которое поделит все, что осталось, будет регулировать курс доллара и импорт-экспорт, а выезд из страны закроет, появятся очереди за туалетной бумагой, либо Аргентина – военно-капиталистический режим. Всех лишних посадят, социально ответственный бизнес, правильный курс валюты, потому что спекулянтов сажают, и регулярная смена военных хунт, потому что предыдущая ничего не смогла сделать. В аргентинской парадигме можно развлекаться много лет.

Ну или случится чудо – будет вторая перестройка. Извинимся перед иностранцами и россиянами, предложим новые реформы, на этот раз – настоящие, а не как в 90-е. Но, судя по настроению общественности, скорее всего, будет левый сценарий. «За это» говорят опросы, которые фиксируют патерналистские настроения в обществе. Чем больше власть проявляет себя строгим отцом, тем более она у нас популярна. Люди хотят меньше свободы, но больше стабильности, пусть даже на низком уровне. Их устраивает снижение базового уровня, лишь бы волатильность была меньше.

Александр Сычев

В печатной версии название статьи – “Лежим на дне и не барахтаемся” (журнал “Управление бизнесом”, №25, декабрь, 2015 г.)